Сорок шесть часов страданий, которые были отпущены Александру Сергеевичу перед смертью, окончательно преобразили его облик. В умирающем Пушкине отступает все то, что было присуще ему накануне дуэли. Он простил врагов, крови которых только что жаждал, и, наверное, самое главное — примирился с самим собой, обретя, наконец, простую детскую веру в Бога.
Поэт Жуковский, близкий друг поэта, вспоминал: «Врачи, уехав, оставили на мои руки больного. По желанию родных и друзей я сказал ему об исполнении христианского долга. И он тотчас согласился. “За кем прикажете послать?” — спросил я. “Возьмите первого, ближайшего священника”, — отвечал Пушкин, словно боясь не успеть. Приехал престарелый священник. Выйдя после исповеди от Пушкина, он явно был растроган, сказав: “Я стар, мне уже недолго жить... И Вы можете мне не верить, хотя на что мне обманывать, но я скажу, что для себя самого желал бы такой исповеди перед смертью, какую он имел”. Так глубоко поразили священника благоговение и искренняя детская вера умирающего поэта».
Приняв церковное напутствие, Александр Сергеевич благословил семью, попрощался с друзьями и безропотно, бесстрашно претерпел последние часы страданий. Смерть поэта явилась кратким, но решительным эпилогом, достойным завершением жизни
великого поэта.
«Здесь. одна трагическая смерть Пушкина занимает публику и служит пищей разным глупым толкам, — писал император Николай на следующий день после смерти поэта. — Он умер от раны за дерзкую и глупую картель, им же писанную, но, слава Богу, умер христианином». Ко гробу любимого поэта в один день пришло более 32 тысяч человек, и чтобы избежать давки, стену квартиры Пушкина пришлось выломать.
|
|
|
|
391 