Он успешно окончил медицинский факультет Московского университета. В годы Крымской войны в госпиталях прошел нелегкую врачебную практику, получив также и ценный житейский опыт. В период неверия жизнь Леонтьева была полна страстей и резких поворотов. «Если нет Бога, то нет и греха, говорил впоследствии Леонтьев, а значит, можно делать что угодно. И этих грехов он совершал достаточно, — вспоминал близкий друг мыслителя. — Я не допытывался о них. Мне даже неприятно было слышать его признания, в которых он доходил до циничности, замечая иногда: “Бывало и похуже”. Но сам Константин Николаевич говорил об этом, как будто испытывая потребность исповеди и самообличения». Леонтьев жил без веры в Бога, и жизнь, по его словам, не давала ему счастья. Он делал все, что хотел, но ощущал свою жизнь пустою, без глубокого содержания и смысла.
Желая хоть что-то изменить в своей судьбе, Леонтьев оставил врачебную практику. Он поступил на дипломатическую службу и был назначен консулом в Турцию. Здесь, вдали от родины, Леонтьев увидел людей, которые свято оберегали Православие как основу национального самосохранения. «В атмосфере византийских преданий, — вспоминал Константин Николаевич, — я услышал родной голос, открывающий мне истину о благочестивых строителях старой Руси. От них была рождена моя душа, и здесь, на почве древней Византии, она ощутила свое истинное содержание, осознала себя». В нем стал совершаться тот внутренний переворот, который направил жизнь Леонтьева в новое русло. Его потребность в Боге постепенно назревала и разрешилась следующим случаем.
Однажды Леонтьев по делам службы приехал в довольно глухую и далекую от Константинополя местность. Была холерная эпидемия. В первую же ночь по приезде он проснулся с очевидными признаками болезни. В местечке же не было ни врача, ни аптеки. Леонтьев приказал слуге отправить телеграммы в Константинополь, но это было почти бесполезно. Припадки были сильны, и надежды на спасение почти не оставалось. Он мог умереть несколько раз, прежде чем кто-нибудь успеет прибыть на помощь. «Меня охватил страх, между тем припадки все усиливались, — вспоминал позднее Николай Константинович. — Я лежал, и взгляд случайно упал на икону, висевшую напротив. Это была Божия Матерь. Я невольно стал всматриваться. Она глядела грустно и строго, а мне становилось все хуже. Смерть наводила на меня ужас. Пристальный взгляд Божией Матери начал меня раздражать. Казалось, что Она пророчит мне смерть. В припадке ярости я крикнул иконе, потрясая обессилившим кулаком: “Рано, матушка, рано! Ошиблась. Я бы мог еще много сделать в жизни”. Припадки гнева и холеры чередовались, и, наконец, меня охватило чувство беспомощной покорности. Я начал молиться Божией Матери. Умолял Ее сохранить мне жизнь, обещая за это принять монашество. Наверное, это был первый вопль зарождавшейся веры. Впрочем, как бы то ни было, к утру я был здоров».
|
|
|
|
424 