Однако начиная уже с 25-летнего возраста в жизни Александра Сергеевича происходят изменения. Об этом свидетельствуют и поэтические его творения, и прозаические работы, и автобиографические записи. Большинство исследователей утверждают, что это время было наиболее важным в творческой жизни поэта. Именно тогда в нем совершилось духовное пробуждение и он окончательно преодолел легкомыслие юношеской нерелигиозности.
В это время он переживает и ужас духовной пустоты: «Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана?» — и нелицеприятный суд своей юности: «И с отвращением читая жизнь мою, я трепещу и проклинаю, и горько жалуюсь, и горько слезы лью, но строк печальных не смываю...», «Безумных лет угасшее веселье мне тяжело, как смутное похмелье, но как вино печаль минувших дней в моей душе, чем старе, тем сильней». В этот период в рукописях Пушкина появляется следующая запись: «Не допускать существования Бога — значит быть еще более глупым, чем те народы, которые думают, что мир покоится на носороге».
К концу жизни Пушкин проникся красотою многих молитв, знал их наизусть, умилялся перед детской простотой молитвы своей жены, любил читать Евангелие. За год до смерти поэт писал: «Есть книга, в которой каждое слово истолковано, объяснено, проповедано... из коей нельзя повторить ни единого выражения, которого не знали бы все наизусть, которое не было бы уже пословицей народов, она не заключает уже для нас ничего не известного; книга сия называется Евангелием — и такова ее вечная прелесть, что если мы, пресыщенные миром или удрученные унынием, случайно откроем ее, то уже не в силах противиться ее сладостному увлечению и погружаемся духом в ее божественное красноречие».